Ул Некрасова 11

В моих детских воспоминаниях сорокалетней давности этот дом на Некрасова 11 предстает совсем иным: об­несенный чугунной оградой, уютный, приземи­стый, затененный высокими деревьями... Сквер был там же, где и сейчас, только скамьи другие, да и все другое. Когда-то на месте сквера стоял деревянный дом, снесенный еще до войны; ис­чезнув, он обнажил боковую стену небольшого каменного домика 28 по улице Маяковского (бывшей Надеждинской) и разомкнул прямо­угольник обширного участка, простиравшегося до Эртелева переулка (ныне улица Чехова). Помимо особняка и упомянутых каменного и деревянного домов по Надеждинской он вклю­чал в себя четырехэтажное угловое здание по Эртелеву переулку и Бассейной улице (№ 17/9) и примыкавший к нему дровяной двор, арендуемый купцом Прокофьевым. Значительную часть участка занимал старинный сад, разве­денный еще в начале XIX века.

В 1917 году все это принадлежало вдове действительного статского советника Ольге Петровне Кушелевой. Теперь обратимся к более отдаленной истории.

Первоначально участок был гораздо меньше и стоял на нем лишь одноэтажный каменный дом с мезонином, о котором и пойдет речь в нашем рассказе. Построил его около 1804 года полковник Карл Лешерт, приобретший землю при распродаже гвардии Преображенским пол­ком своих владений на исходе XVIII века. Преж­де чем Бассейная улица стала так называться, она именовалась просто Девятой ротой. Первое упоминание о доме мы находим в од­ном из декабрьских номеров «Санкт-Петербург­ских ведомостей» за 1804 год: «В бывшем Пре­ображенском полку Литейной части в 3-м квар­тале по Бассейной улице, неподалеку от шести лавочек, продается каменной об одном этаже дом под № 258 со всеми принадлежащими мебелями и службами, с садом и оранжереями». Из объявления следует, во-первых, что при доме уже в ту пору был разбит сад и устроены оранжереи, а во-вторых, что владелец желал со всем этим расстаться; оставалось лишь найти покупателя. И он нашелся в лице подполков­ника русской службы (но итальянского поддан­ного) графа Морелли.

Анекдотическую историю появления этого авантюриста в России приводит Пушкин в своих Table-talk: «Потемкину доложили однажды, что некто граф Мор...(елли), житель Флоренции, превосходно играет на скрипке. Потемкину за­хотелось его послушать; он приказал его вы­писать. Один из адъютантов отправился курь­ером в Италию. Явился к графу М... объявил ему приказ светлейшего и предложил тот же час садиться в его тележку и скакать в Россию. Благородный виртуоз взбесился и послал к чер­ту и Потемкина и курьера с его тележкою. Делать было нечего. Но как явиться к князю, не исполнив его приказания! Догадливый адъ­ютант отыскал какого-то скрипача, бедняка не без таланта, и легко уговорил его назваться М... и ехать в Россию. Его привезли и представили Потемкину, который остался доволен его игрою. Он принят был потом в службу под именем графа М... и дослужился до полковничь­его чина». Самозваный граф не только дослужился до штаб- офицерского чина, но вдобавок женился на внебрачной дочери екатерининского вельмо­жи И. П. Елагина и приобрел собственную не­движимость в столице.

Начиная с 1812 года Морелли предпринимал неоднократные попытки продать ее, но ему это долго не удавалось. Лишь спустя шесть лет участок покупает вос­ходящая звезда на бюрократическом небоскло­не — действительный статский советник Васи­лий Романович Марченко (1782—1840), в то время правитель дел Комитета министров, а впоследствии государственный секретарь, злей­ший враг Аракчеева. Своим неслыханным упорством и трудолю­бием этот, по отзыву Н. И. Греча, «почтенный и достойный» человек выбился из канцелярских служителей в государственные деятели; он ос­тавил интересные записки о своей службе.

В 1833—1834 годах Марченко возвел трех­этажную каменную пристройку со стороны сада, который он тогда же привел в порядок, поставил перед домом чугунную решетку и устроил па­лисадник. Установка решетки и устройство па­лисадника (с соответствующим переносом крас­ной линии- Так называется воображаемая черта, за которую уличные строения не должны выступать) связаны были с проводимым в ту пору урегулированием Бассейной улицы.

После смерти В. Р. Марченко домом не­сколько лет владела его вдова, а в начале 1850-х он переходит к коммерции советнику Василию Александровичу Кокореву. Интересна судьба этого самородка. Родился он в 1817 году в семье солигаличского мещанина, служившего сидельцем в кабаке, или, как тогда говорили, «целовальником». С детских лет Вася начал помогать отцу и приобрел большую опытность и необходимые навыки к винному делу. В со­роковых годах он приезжает в столицу и по­ступает простым продавцом в винную лавку, но благодаря исключительному уму и энергии вскоре становится откупщиком и наживает гро­мадное состояние. Имя Кокорева делается из­вестным всей России: он основывает банки и страховые общества, первым начинает добывать нефть на Кавказе, строит Уральскую горноза­водскую дорогу. В 1860-х годах Кокорев уже крупный промышленник и обладатель много­миллионного капитала, но, кроме того, он еще и либеральный деятель, отстаивавший свои взгляды в речах и статьях, за что даже угодил в черный список «подозрительных лиц» москов­ского генерал-губернатора А. А. Закревского, приписавшего против его фамилии: «Западник, демократ и возмутитель, желающий беспоряд­ков».

В письме же к графу А. Ф. Орлову он развил свою мысль относительно Кокорева: «Давно бы пора унять этого вредного често­любца, который, при стечении счастливых об­стоятельств, выскочив из целовальников и при­обретя своим кабацким богатством значение в обществе, особливо в народе, и связи между литераторами, не в первый раз уже смеет пе­чатать свои уроки правительству». Писалось это в январе 1859 года, в эпоху подготовки к крестьянской реформе, и касалось печатных выступлений В. А. Кокорева по дан­ному вопросу.

В 1869 году Кокорев продает участок на Бассейной 11, значительно расширенный покуп­кой двух смежных, по Эртелеву переулку, дру­гому промышленнику — Петру Федоровичу Семянникову (1821 — 1874), совладельцу Нев­ского литейного и механического завода. Вы­пускник Корпуса горных инженеров, Семянников долгое время управлял казенными золоты­ми приисками на Алтае, где его приятель и однокашник В. А. Полетика исполнял должность приискового пристава. Надо полагать, оба друга охулки на руку не клали и верну­лись в Петербург богатыми людьми; в 1857 году они купили у англичанина Томсона чугу­нолитейный заводик за Невской заставой и развернули его в большое производство. Ши­роко пользуясь своими связями и деньгами, Семянников и Полетика сумели получить крупные заказы на изготовление паровых во­енных судов, а затем и паровозов. Впрочем, движущей силой и мозгом всего дела считался Полетика, предоставивший своему напарнику пассивную роль денежного мешка.

Приумножив и без того немалые капиталы, Петр Федорович решил перестроить со всей возможной роскошью приобретенный им особ­няк на Бассейной 11, где он предполагал поселить­ся с женой и дочерью. Для этой цели был приглашен модный архитектор, академик В. Е. Стуккей, недавно перестроивший для другого столичного крёза, фабриканта Э. П. Казалета, дом на Английской набережной, 6. При сравнении двух проектов заметно их несомненное сходство: оба решены в стиле так называемого «третьего барокко», особо излюб­ленного нуворишами, с обильными лепными ук­рашениями картушами с претенциозными гер­бами и т. д. В результате перестройки скромный доселе одноэтажный дом с двумя мезонинами в три и пять окон превратился в «палаццо» новоиспеченного генерал- майора. Одновре­менно Семянников «округлил» границы своих владений, прикупив смежный угловой участок по Бассейной и Надеждинской, став таким об­разом хозяином целого квартала. Петр Федорович недолго прожил в своем пышно отделанном особняке: чрезмерная склон­ность к кутежам и попойкам привели его к преждевременной смерти на пятьдесят третьем году. Спустя несколько лет его вдова Зинаида Николаевна вышла замуж за чиновника Поле­жаева; скончалась она в преклонном возрасте, незадолго до революции.

После смерти матери все семянниковское состояние перешло к ее дочери от первого брака Ольге Петровне Кушелевой, успевшей к тому времени овдоветь и проживавшей в особняке на Бассейной с двумя неженатыми сыновьями, которые служили ротмистрами в кавалерийских полках; третий ее сын, тоже ротмистр, только отставной, обитал со своей семьей в соседнем доме, также принадлежавшем матери.

Налетев­шая революционная буря положила конец уют­ному и благополучному существованию кушелевского клана, разметав его по белу свету. А в опустевшем особняке поначалу обосно­вался антикварный магазин «Бюро искусства», один из тех, которые, как грибы после дождя, появились чуть ли не на всех больших улицах Петрограда; занимались они распродажей част­ных коллекций, владельцы которых торопились с ними расстаться в надежде хоть что- нибудь выручить, прежде чем все окончательно пойдет прахом.

Немного позднее, в том же 1918-м, здесь открылся Дом литераторов, просуществовавший до 1922 года и спасший от голодной смерти сотни русских интеллигентов, по разным при­чинам оставшихся в Петрограде.

Поэт Георгий Иванов пишет в своих воспоминаниях: «На про­клятой Богом территории «Северной коммуны», где людям, не желавшим или не умевшим ша­гать «в ногу с пролетариатом», оставалось толь­ко ложиться и умирать,— был создан и отгоро­жен клочок, где они могли не только как- то кормиться, не только греться в относительном тепле, но — и это было самое важное — ды­шать. За тяжелой дверью Дома литераторов советское владычество как бы обрывалось. За­мерзший и голодный «гражданин» вместе с пор­цией воблы и пшенной каши как бы получал и порцию душевной свободы, которая там, за стенами Дома литераторов, была конфискована и объявлена вне закона».

Процедура приема в члены литературного сообщества была облегчена до крайности: при­ходил человек, оборванный и голодный, и за­являл управляющему, что он журналист. «А где вы писали?» Претендент на членство, помяв­шись, отвечал: «В сибирских газетах... и вооб­ще...» После этого ему незамедлительно выда­валась заветная карточка, дававшая право на бесплатные обеды. Но помимо «сибирских журналистов» там же кормился почти весь литературный Петро­град. «Хожу сюда каждый день, как лошадь в стойло»,— говаривал Гумилев; Блок часами простаивал здесь в очередях за мороженой кар­тошкой, которую торжествующе нес потом к себе на Офицерскую; Кузмин, живший непода­леку, уходил и появлялся вновь каждые полчаса, чтобы поболтать и напиться чаю. В Доме ли­тераторов на Некрасова 11 устраивались лекции, концерты, литературные вечера, охотно посещавшиеся и многими окрестными жителями.
Георгий Иванов посвящает несколько нела­сковых строчек и приютившему писателей особ­няку, к тому времени еще во многом сохра­нявшему свой вычурный лоск: «Помещение... было безобразное и неудобное. Залы, обитые вылинявшим штофом, дрянные огромные картины по стенам. Мебели было мало — тоже плохой и роскошной. Зато при доме был прекрас­ный старый сад». Насытившись, литераторы любили прогуливаться по его аллеям, разбирая курьезные надписи на собачьих могилах.

Ныне от сада уцелело всего два - три дерева, сиротливо жмущихся к стене бывшего особняка. А сам он, надстроенный и перестроенный, ого­ленный со всех сторон, мало напоминает особ­няк из моего детства...