Дворцовая набережная 20
«На углу Дворцовой набережной и Мошкова переулка на Дворцовой набережной 20 находится поныне небольшой дом, примыкающий к дворцу великого князя Михаила Николаевича. Я не могу до сих пор проехать мимо этого дома без сердечного содрогания. Мне все кажется, что он мне улыбается и подмигивает, как будто упрекает, что я ему не кланяюсь, и шепчет: «А ведь, кажется, родня, кажется, дружно жили! Только ты устарел и разрушился... а вот я еще все стою молодцом, и ничего мне не делается». Эти строки из «Воспоминаний» 
В. А. Соллогуб
В. А. Соллогуба относятся к дому 20/2, где прошло его детство. Многих людей видел дом на своем веку, но лишь один посвятил ему такие теплые слова. Может быть, потому, что это был писатель, а может, потому, что детские воспоминания — они навсегда. Будем же называть дом именем Соллогуба, хотя его семья владела им сравнительно недолго — каких-нибудь десять лет. Это покажется еще меньше, если учесть, что дому на Дворцовой набережной 20 перевалило за 250 и он принадлежит к старейшим в Петербурге.
Есть у него примечательная особенность — ОН единственный среди жилых домов Дворцовой набережной до некоторой степени сохранил первоначальный облик, только на добрых пол этажа врос в землю. Лишился он и пилястр, некогда украшавших его фасад, и небольшого крылечка с левой стороны, получив взамен того балкона классические сандрики над окнами. Незначительные переделки фасада, осуществленные в 1857 году архитектором X. И. Грейфаном, не отразились на внешнем виде здания, не нарушив его силуэта.
Как выглядел дом на Дворцовой набережной 20 в 1740-х годах, можно увидеть на прилагаемом снимке с чертежа Берхгольца. В то время он еще принадлежал своему первому владельцу вице-адмиралу (позднее адмиралу) Захару Даниловичу Мишукову (1684— 1762), который его и построил в 1730-х.
Драматична судьба этого человека. Начав службу четырнадцатилетним мальчиком, когда царь Петр еще только приступал к созданию русского флота, он участвовал во многих сражениях, в том числе и при Гангуте, испытав все превратности военной службы, побывал и в шведском плену, и под русским судом. Судили его не за уголовное, а за воинское преступление — неудачные действия при бомбардировке Кольберга в 1760 году, во время Семилетней войны, и этот печальный эпизод завершил его служебную карьеру. В следующем году он продает оба своих дома (кроме дома на Неве у него имелась еще усадьба на Мойке, где позднее открылся знаменитый Демутов трактир) и вскоре умирает среди тревог и волнений. Был он истинным «птенцом гнезда Петрова», всей душой преданным делу, но отличался некоторым простодушием.
Но вернемся к дому. Итак, в 1761 году его купил богатый петербургский купец Петр Терентьевич Резвый, о котором существуют два предания: первое касается происхождения его богатства, а второе — не совсем обычной фамилии. Будто бы в молодости, плавая шкипером на голландском корабле, он вошел в сговор со своим земляком, осташковским мещанином Саввой Яковлевым, тоже шкипером, и на обратном пути из Бразилии они присвоили несколько нигде не записанных бочонков золота, принадлежавших умершему хозяину судна, поделили его, и с тех пор дела обоих круто пошли в гору. Что до фамилии столь неожиданно разбогатевшего шкипера, то, согласно семейной легенде, первоначально он звался Петром Балкашиным, но затем императрица Елизавета Петровна назвала его Резвым за якобы непревзойденное искусство плясать трепака. Занявшись рыбной торговлей, удачливый купец приобрел в устье Невы два острова, из которых до нашего времени сохранился лишь один — Малый Резвый.
Д. П. Резвый
Вскоре после покупки дома у Петра Терентьевича родился сын Дмитрий — будущий герой Отечественной войны 1812 года, чей портрет можно видеть в эрмитажной галерее. Вся его тридцатилетняя служба прошла в войнах и сражениях. Начав ее с русско-турецкой войны 1787—1791 годов под командованием Суворова, он по болезни вышел в отставку в 1815-м в чине генерал-майора. По отзывам современников, Дмитрий Петрович Резвый был человеком на редкость образованным и просвещенным, одаренным разнообразными способностями. Ему принадле жит самая активная роль в преобразовании нашей полевой артиллерии в период подготовки России к войне с Наполеоном. В бою при Прей-сиш-Эйлау он впервые применил нанесение массированного артиллерийского удара, и этот тактический прием во многом способствовал успеху русской армии. Относительно слабое его продвижение по службе объяснялось ненавистью, которую питал к нему Аракчеев. О причинах ее сохранилось следующее семейное предание. Однажды у Дмитрия Петровича собралось несколько офицеров-сослуживцев. Говорили о том, что Аракчеев недавно сказал кому-то из артиллерийских офицеров: «Уйди ты в отставку — да я тебе пенсию в тысячу рублей назначу!» На это хозяин будто бы воскликнул: «Тысячу! Да я ему самому дам три тысячи от себя, только бы ушел».
Слова эти стали известны Аракчееву, и в результате Резвого постоянно обходили по службе, и даже при отставке, прослужив пятнадцать лет в чине генерал-майора, он так и не получил генерал-лейтенанта. После смерти отца Д. П. Резвый унаследовал дом на Дворцовой набережной 20, но спустя несколько лет, в 1801 году, продал его генерал-адъютанту графу Христофору Андреевичу Ливену, любимцу императора Павла, в двадцать два года ставшему фактически военным министром. Мать графа была воспитательницей детей государя, и это обстоятельство сыграло немаловажную роль в карьере X. А. Ливена. При Александре I он вступил на дипломатическое поприще, на котором, впрочем, его решительно затмила супруга Дарья Христофоровна, урожденная Бенкендорф, сестра николаевского шефа жандармов.
Слова эти стали известны Аракчееву, и в результате Резвого постоянно обходили по службе, и даже при отставке, прослужив пятнадцать лет в чине генерал-майора, он так и не получил генерал-лейтенанта. После смерти отца Д. П. Резвый унаследовал дом на Дворцовой набережной 20, но спустя несколько лет, в 1801 году, продал его генерал-адъютанту графу Христофору Андреевичу Ливену, любимцу императора Павла, в двадцать два года ставшему фактически военным министром. Мать графа была воспитательницей детей государя, и это обстоятельство сыграло немаловажную роль в карьере X. А. Ливена. При Александре I он вступил на дипломатическое поприще, на котором, впрочем, его решительно затмила супруга Дарья Христофоровна, урожденная Бенкендорф, сестра николаевского шефа жандармов.
Графиня
Д. X. Ливен
По словам Вигеля, она исполняла при муже должность посла и советника и сама сочиняла депеши. Необычайно вежливая и благовоспитанная, графиня не выносила скуки и посредственных людей, сумев создать в Лондоне, а затем в Париже блестящие клоны, где собирались дипломатические знаменитости и выдающиеся политические деятели. Сам император Александр I оказывал ей внимание, беседовал о европейской политике и снабжал устными инструкциями, а в 1818 и 1822 годах она была приглашена царем присутвовать на Аахенском и Веронском конгрессах. Купив дом на Дворцовой набережной 20/2, Александр Иванович отделал его как игрушку. Нижний этаж занимал он сам, а в верхнем помещались его жена и дети. Здесь 7 ноября 1824 года семья пережила наводнение. Вот как описывает его В. А. Соллогуб: «К утру в доме началась беготня. Все подвалы были уже залиты. На дворе выступала вода. Мы наскоро оделись и побежали в приемные, выходившие окнами на набережную. Ничего страшнее я никогда не видывал. Это был какой-то серый хаос, за которым туманно очерчивалась крепость.... Нельзя было различить, где была река, где было небо... И вдруг в глазах наших набережная исчезла. От крепости до нашего дома забурлило, заклокотало одно сплошное судорожное море и хлынуло потоком в переулок... Вода брызгала уже в уровень нижнего этажа, где, на отцовской половине, находилось много драгоценностей, особенно картин.... Но четыре часа пробило. Сутки прошли. Вода стала медленно убывать».
К 1827 году финансовые обстоятельства вынудили А. И. Соллогуба продать дом на Дворцовой набережной 20/2 своему двоюродному брату Кириллу Александровичу Нарышкину, «вельможе большой руки, наружности барской, по уму и остроумию замечательному, но вспыльчивому до крайности». Нарышкин был женат на княжне Марии Яковлевне Лобановой-Ростовской, которой некогда увлекался будущий декабрист князь Сергей Григорьевич Волконский. В молодости она, по его словам, имела такое хорошенькое личико, что ее называли «головкой Гвидо» (т. е. в духе итальянского художника XVII века Гвидо Рени.— А. И.). Приревновав красавицу к более счастливому сопернику Кириллу Александровичу Нарышкину, Волконский нашел повод придраться к нему без всякой причины и вызвал на дуэль. Но, как пишет он в своих воспоминаниях, «мой антагонист мне поклялся, что не ищет руки моей дульцинеи, и год спустя на ней женился».
Карл Брюллов на своем знаменитом парном портрете запечатлел супругов Нарышкиных во время конной прогулки в окрестностях Рима в 1827 году. Плодом этого брака была замечательная женщина своего времени, Александра Кирилловна Нарышкина, вышедшая в 1834 году замуж за Ивана Илларионовича Воронцова- Дашкова. «Много случалось встречать мне на моем веку женщин гораздо более красивых, может быть, даже более умных... но никогда не встретил я ни в одной из них такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной веселостью, живостью, почти мальчишеской проказливостью»,— отозвался о ней В. А. Соллогуб. После смерти Кирилла Александровича домом несколько лет владел его сын, Лев Кириллович, а в 1845 году продал его графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, дочери Алексея Григорьевича, одного из главных сподвижников Екатерины II в начальный период ее царствования.
Анна Алексеевна недолго владела домом. После ее смерти в 1848 году он был куплен богатым петербургским чиновником Владимиром Григорьевичем Алексеевым, которому принадлежал также большой каменный дом на углу Невского и Литейного. Об этом человеке можно сказать лишь одно: он был титулярный советник. В 1880-х годах его наследники продали особняк на набережной, и кому бы вы думали? Опять Нарышкину, и опять двоюродному брату Кирилла Александровича, но на этот раз — Эммануилу Дмитриевичу.
Несколько странное, не встречавшееся прежде в роду Нарышкиных имя, означающее в переводе «с нами Бог», дано было по желанию Александра I, фактического отца мальчика, родившегося в результате нашумевшего в свое время романа царя с красавицей полькой Марией Антоновной Нарышкиной, урожденной княжной Четвертинской, супругой Дмитрия Львовича Нарышкина. Эммануил Дмитриевич прославил свое имя крупными пожертвованиями в пользу народного просвещения. После мужа, скончавшегося в 1902 году, домом до самой Октябрьской революции владела его жена Александра Николаевна, сестра ученого-юриста, историка и философа Бориса Николаевича Чичерина, хорошо известная петербургскому обществу под именем «тети Саши»; невоздержанная на язык, резкая в обращении даже с самыми высокопоставленными особами, она нажила себе немало врагов. Александра Николаевна приходилась родственницей и большевистскому наркому иностранных дел Г. В. Чичерину, что не спасло ее от трагической кончины в 1918-м. Революционные события застали «тетю Сашу» в тамбовском имении, когда ей было уже за восемьдесят.
Вот что рассказывает в своих воспоминаниях князь С. М. Волконский: «Старуха Нарышкина, бывшая статс-дама, богатая основательница Нарышкинского общежития в Тамбове, давно мозолила глаза (местной ЧК.— А. И.). Она была родная тетка Чичерина, знаменитого наркоминдела... Высокое родство не спасло: или Чичерин не пожелал вступиться, или, как неоднократно объявлялось, «приказ опоздал». Ее подняли на телегу, повезли. Она была мужественна, но по дороге у нее сделался разрыв сердца...»
Несколько странное, не встречавшееся прежде в роду Нарышкиных имя, означающее в переводе «с нами Бог», дано было по желанию Александра I, фактического отца мальчика, родившегося в результате нашумевшего в свое время романа царя с красавицей полькой Марией Антоновной Нарышкиной, урожденной княжной Четвертинской, супругой Дмитрия Львовича Нарышкина. Эммануил Дмитриевич прославил свое имя крупными пожертвованиями в пользу народного просвещения. После мужа, скончавшегося в 1902 году, домом до самой Октябрьской революции владела его жена Александра Николаевна, сестра ученого-юриста, историка и философа Бориса Николаевича Чичерина, хорошо известная петербургскому обществу под именем «тети Саши»; невоздержанная на язык, резкая в обращении даже с самыми высокопоставленными особами, она нажила себе немало врагов. Александра Николаевна приходилась родственницей и большевистскому наркому иностранных дел Г. В. Чичерину, что не спасло ее от трагической кончины в 1918-м. Революционные события застали «тетю Сашу» в тамбовском имении, когда ей было уже за восемьдесят.
Вот что рассказывает в своих воспоминаниях князь С. М. Волконский: «Старуха Нарышкина, бывшая статс-дама, богатая основательница Нарышкинского общежития в Тамбове, давно мозолила глаза (местной ЧК.— А. И.). Она была родная тетка Чичерина, знаменитого наркоминдела... Высокое родство не спасло: или Чичерин не пожелал вступиться, или, как неоднократно объявлялось, «приказ опоздал». Ее подняли на телегу, повезли. Она была мужественна, но по дороге у нее сделался разрыв сердца...»
Таков был конец последней владелицы дома, И смертью которой закончилась его старая история и началась новая. Будет ли что написать о ней?
Теги материала:
